Анатолий Михайлович Нерсесов: «Бег – это молодость души»
Президенту Клуба любителей бега «МИР» Анатолию Михайловичу Нерсесову уже 79 лет. Прожитые годы и пережитые приключения оставили свой отпечаток на здоровье, но тем не менее он всё так же полон сил и через два года планирует пробежать юбилейный марафон в Нью-Йорке. А сегодня Анатолий Михайлович расскажет нам историю своей жизни, прочитав которую, понимаешь, откуда у нашего героя стальной характер и несгибаемая сила воли.
Начало
Немцы бомбили. В поезд, который вёз нас из Крыма, попал снаряд. Всех разбросало, началась паника. В первую очередь стали вытаскивать детей. Когда старший брат увидел, что меня забирают, начал кричать: «Это мой брат! Куда вы? Куда вы?!» А ему говорят: «В Армению, в Армению, в Армению…» Наверное, всех детей увозили в Армению. И вот это он запомнил на всю жизнь…
В Ереван паровоз привёз один-единственный вагон. С детишками. Когда двери открылись, я лежал у самого края. Мой будущий отец сразу меня увидел: «Ты маленький был, весь красный, орал… И я сразу прикипел как-то». У них с женой на тот момент двое детей умерло. Один скончался от голода, когда они на Северном Кавказе жили, второй на войне погиб.
Забрал он меня к себе и спрашивает: «Как тебя зовут?» А мне же три годика всего, ничего не понимаю. «Таля, Таля», – отвечаю ему. Так Толей и назвали. Оказалось, что Анатолий – моё настоящее имя. А отчество Михайлович и фамилия Нерсесян достались от приёмного отца. Так я и провёл детство, будучи Анатолием Михайловичем Нерсесяном.
Поскольку при усыновлении никто не знал, кто я и откуда, дату рождения мне записали 29 декабря 1940 года. Это потом уже, когда родной брат, Виталий Григорьевич, нашёл меня в Москве в 75-м году, я узнал, что родился 24 июня 1938 года, а зовут меня Анатолий Лысенко. Родителей уже не было в живых.
Фамилия Нерсесов появилась у меня неожиданно. После окончания школы я уехал в Смоленск. В тот год меняли паспорта. Я сдал свои документы. Жду. Прихожу, чтобы получить новый, народу много. Сотрудница даёт мне паспорт, говорит: «Распишитесь». Я расписываюсь, кладу в карман и выхожу на улицу. Там открываю паспорт, а вместо Нерсесян стоит фамилия Нерсесов. Тут же иду наверх, спрашиваю: «Как так получилось?» Она посмотрела в паспорт, потом на меня, захлопнула: «Иди, потом восстановим!» Так и не восстановили. И до сих пор я Нерсесов.
Любовь
По профессии я инженер-строитель. Ещё в Армении поступал в политехнический. Полгода проучился, бросил. Когда переехал в Смоленск, устроился работать на электротехнический завод. Молодой балбес был. Вёл разгульный образ жизни. И тут мне в голову стукнуло, что пора жениться. Стал мысленно перебирать: «На этой нет, на этой тоже нет…» И потом вспомнил, что в нашей ереванской компании была девчонка одна, красавица, хорошая – ножки точёные, бедра широкие, бюст четвёртого размера, волосы чёрные… Дай, думаю, позвоню ей. На тот момент прошло уже восемь лет, как мы общались в последний раз.
Потом наступила тишина, и дядя Костя говорит: «Молодой человек, знаете кто вы? Вы – плебей!»
Девушку ту звали Мариэтта. Она происходила из аристократической семьи, из княжеского рода Аматуни. В детстве Мара осталась сиротой и её воспитанием занялись дядьки. Один был министром культуры Армении, второй – прокурором Армении, а третий – главным законоведом в Баку. Держали её в ежовых рукавицах. К телефону не разрешали подходить. И так получилось, что в тот миг, когда я ей звонил, она как раз проходила мимо и подняла трубку. Я говорю:
– Мара, это я!
– Как хорошо, что ты позвонил…
– Ты свободная?
– Да…
– Приехать за тобой?
– Приезжай!
Мы встали и вышли из дома. Она прямо в тапочках и в халате, в чём была.
И буквально за два дня я всё бросил и полетел в Армению. Это было 27 декабря. Когда я пришёл просить её руки, собрались все дяди. А я же через Москву из Смоленска ехал, купил себе костюм чёрный, туфли, сорочку (тогда только-только нейлоновые красивые появились). Мара меня заводит в комнату, а там длинный стол, за которым все родственники сидят с жёнами. И что сразу в глаза бросилось: все в золоте, перстни на каждом пальце блестят, цепочки сверкают… А на столе ничего. Посадили меня в торец. И вот, дядя Костя, который прокурор, начал задавать вопросы: «Кто вы? Откуда? Образование какое? Кем работаете?» Начинаю рассказывать, что работаю на смоленском радиотехническом заводе, слесарем. В ответ: «Ха-ха-ха!» «Кем? Простым слесарем?» – «Собираю детали, оборудование…» – «А зарплата есть? Какая зарплата?» «Где живёте?» – «В общежитии». И так стали на меня этими вопросами давить... Потом наступила тишина, и дядя Костя говорит: «Молодой человек, знаете кто вы? Вы – плебей!» А Мариэтта все это время стояла рядом с дядей. Почувствовала, что обстановка уже всё… Подходит ко мне (а была в красном халатике, красивом, толстом), кладёт мне руки на плечи и говорит: «Дяденьки, родные, мы любим друг друга. Как мы решили, так и будет!» Надавила мне на плечо: «Вставай! Пойдём!» Мы встали и вышли из дома. Она прямо в тапочках и в халате, в чём была. В то время моя приёмная семья уже переехала в Ставропольский край. В Ереване осталась моя подруга и одноклассница Мары.
Мы решили сразу узаконить наши отношения. А денег у нас не было: тогда три рубля стоила регистрация. Это был 1967 год. И вот подруга и её муж заплатили эти деньги и стали нашими свидетелями. 29 декабря мы поженились и решили сразу уехать к моим родителям. Друзья дали в дорогу буханку чёрного хлеба и кусок сыра. Ехать надо было с пересадкой. Взяли билет. Поезд уходил в два часа ночи, как раз в канун Нового года. Решили отметить его в буфете на станции. Там стоят высокие столы, режем хлеб с сыром по кусочку, едим. Парень рядом увидел, говорит: «Ребята, Новый год же!» Мы рассказали ему свою историю, он пошёл и накупил всего. Мы его угостили нашим хлебом с сыром. На всю жизнь остались с ним друзьями. Приехали к родителям, сыграли свадьбу, так началась наша семейная жизнь. Через год родился старший сын, Миша.
Когда переехали в Москву, жили в семейном общежитии. Около полугода я работал бетонщиком на Останкинской телебашне, потом перебросили на другой проект. Денег было мало. А родственники Мары, узнав, что внук родился, стали по сто рублей в месяц присылать. А я же гордый был. Отсылал их обратно. Голодали, но всё равно отсылал. И только потом, спустя два года, начали с семьёй жены общаться.
Мариэтта моя окончила два института, педагогический и медицинский, говорила на четырёх языках. И заставила меня пойти учиться на вечернее отделение инженерно-строительного. Выучился, долгое время работал по профессии.
Бег
Бегать начал ещё в Армении, продолжал в Смоленске. Мара со мной стала немножко бегать, когда получили квартиру в Северном Тушино рядом с лесом. За рубеж в первый раз выбежал на марафон в Чехословакию. В следующий раз выехал, когда уже в 1981 году вступил в Клуб любителей бега «МИР». Интересно, что в то время у нас и экипировки-то особой не было. Бегали в том, что есть. В тапочках простых бегали. Потом из Америки как-то привезли огромный мешок кроссовок, оставшихся после Нью-Йоркского марафона. У меня до сих пор осталась пара «найковских» кроссовок из кожи кенгуру. Большие, 44-го размера. А у меня 40–41. Надевал стельки толстые и бегал.
Услышали, как рядом что-то бьётся. Потом камень попал в одну из участниц. Оказывается, со стороны в девушек камни швыряли.
Самый большой пробег у меня был в 2000 году. Мы бежали из Парижа через Россию и Среднюю Азию в Австралию. 23 000 км, полтора месяца, 18 человек. Я оператором был в команде, всё время снимал. Бежали эстафетой, по 10 км. Иногда по 3–4 человека одновременно, когда настроение и силы были.
В 1996 году участвовал в пробеге, посвящённом столетию футбольного клуба Турции «Фенербахче». Стартовали из Москвы, а финишировали в Анкаре. Ребята из Турции к нам приехали, 15 человек, и этой кавалькадой мы отправились туда. На территории России нас встречали очень хорошо, с музыкой, ансамблями. По побережью Турции тоже бежали более-менее спокойно. А когда из Стамбула двинулись в Анкару, начались проблемы. Девочки наши бежали в маечках, трусиках. А там же мусульмане. Услышали, как рядом что-то бьётся. Потом камень попал в одну из участниц. Оказывается, со стороны в девушек камни швыряли. В следующий раз они надели рейтузы, но выше колена. Жарко же. Но им даже попить не давали.
Самым экстремальным опытом был забег из Москвы в Южную Африку. Добегали до Украины, огибали всю Молдавию, Румынию, Болгарию. Из Турции выходили в Сирию, Иорданию и туда дальше. Раньше Сирия была прекрасной страной! Но по дороге воды не было. Когда в населённые пункты прибегали, там стояли большие чаны из нержавейки, перекрытые замками. За воду надо было платить. Мы их как-то открывали. А в этой воде червячочки маленькие красные плавали. Их же не выловишь оттуда. А пить-то хочется… Я сам из лужи пил. Платочек обмакиваешь и сосешь…
Из Иордании надо было переплывать на Аравийский полуостров и с того берега уже в Африку. Когда вышли на берег, пересекли на машинах туннель под Суэцким каналом. В Египет попали уже ночью. Решили попробовать местной еды. Столовая прямо на берегу канала была. Сидим, ждём. Приносят нам огромное блюдо, на котором лежит обугленная рыба и две-три оливки рядом. Ни вилок, ничего. Предложили нам руками есть. Мы одну рыбину разломили, попробовали, но есть не стали. Хотя все равно заплатили. А потом нам уже принесли еду, к которой мы привыкли.
Паника началась. Думал – всё, конец! Начал мысленно прощаться с семьей. В какой-то момент напрягся и сделал рывок. В этот момент меня Костя схватил и вытащил.
Жили мы на втором и третьем этажах местной гостиницы. Я и мой друг Костя решили сходить окунуться. Стали плавать. А сам канал метров 100–120 в ширину. Я камеру поставил на берег, чтобы снять, как мы плаваем. Вдруг видим: плывёт огромный корабль высотой с девятиэтажный дом. А когда теплоход плывёт, он же волны поднимает. И мы на них качаемся, так приятно-приятно. А корабль всё ближе, начал нам сигналить. Сверху люди орут, машут. Мы подумали, что они нас так приветствуют. Прошло какое-то время, и вода начала «садиться». А я-то не пловец. Это Костя пловец, а я так, барахтающийся. Чувствую, меня затягивает под этот корабль. Я и так и эдак… Паника началась. Думал – всё, конец! Начал мысленно прощаться с семьёй. В какой-то момент напрягся и сделал рывок. В этот момент меня Костя схватил и вытащил. Тоже удача. Прошла бы рука мимо и утонул. Вытянул он меня на берег, я тут же упал. Лежу, прихожу в себя и что-то чувствую, сзади комок какой-то. Руку засовываю, а там мои испражнения. От страха. Вот что было. Нам потом объяснили – вам и сигналили, и кричали: «Уйдите!» А мы-то россияне, нам море по колено. Этим же вечером уже бежали. Но я не бежал. Не мог. Так был потрясён.
Потом в Судан заехали. Добежали до Хартума. Оттуда нас назад возвратили, не пустили. В то время война между Суданом и Эфиопией шла. Так и не добежали до Йоханнесбурга.
Оказалось, что нам подарили приглашения в Америку на три года, каждое из которых стоило по 4 000 долларов.
Три раза я в Америке был. В первый раз попал благодаря тому, что бежал в Москве с сыновьями марафон. Это был 1984 год. На трассе познакомились с американской семьёй: муж с женой и четыре сына. Разговорились, пригласили их к себе в Тушино. А через две недели после того, как они улетели, приходит приглашение из США на всю семью. И я с сыновьями решил полететь. Заказали билеты. Летели с дозаправками через Лондон и Галифакс. Пригласившая нас семья жила в Луисвилле. Пошла молва, что россияне приехали. Нас пригласили в гости к губернатору штата Кентукки. Пока сидели у него, отвечали на вопросы: как зовут, где родились. Мы не придали этому значения. Как вдруг нам приносят четыре огромных листа с сургучовой печатью. Оказалось, что нам подарили приглашения в Америку на три года, каждое из которых стоило по 4 000 долларов. Это мне уже потом друг Джон сказал. В ту поездку больше всего запомнилась экскурсия в поселение амишей. Мы были первые из Советского Союза, кого туда пустили. Нас завели в комнату, в которой стоял стол, а на столе пирамида, составленная из библий разного размера.
В 1985 году бежал новогодний Нью-Йоркский марафон уже в качестве инвалида. К Каждому инвалиду там прикрепляли по волонтёру, которые сами подбирали себе бегунов. У меня полячка была. Более-менее понимали друг друга. Она оказалась чемпионкой мира по выносливости, бежала самые трудные марафоны: по горам, через джунгли, Долину смерти в Калифорнии.
Потом бежал в Нью-Йорке в 2005 и 2009 году. Теперь, если доживу, хочу полететь в 2019-м, на юбилейный, 50-й марафон.
Напутствие
Флаг Клуба Любителей Бега “МИР”
Мне уже 79 лет, и я до сих пор бегаю. Желания бросить никогда не было. Я судьбе благодарен, что и характер у меня такой, и жена у меня такая была. Она во всём меня поддерживала. В 2005 году Мара скончалась от инсульта на работе. Реанимация ехала… пробки… Это сейчас вертолётом… А я всё равно продолжал бегать. Почему я говорю, что надо бегать обязательно? Это сейчас мы здоровые, крепкие. Годы идут, организм стареет, и душа стареет. В молодости для тебя всё яркое. А с возрастом ты начинаешь думать: «Туда пойти? Нет, не пойду. Это сделать? Нет, наверно, потом». А к старости «не хочу» ещё больше давит. Если ты это не пересилишь, то не будешь долго жить, потому что тебя начнут одолевать болячки. Противостоять этому надо силой воли, характером. Есть у тебя характер, ты преодолеешь, есть сила воли – что-то делаешь. В нашем клубе основная часть перешла семидесятилетний рубеж. И все здоровые, крепкие. За счёт чего? За счёт бега, за счёт движения.
Во время бега никто же не поможет. Ни дядя, ни тётя, ни деньги. А поможет только тот пот, который глаза заливает, по спине течёт. Это ты уже преодолеваешь сам. Вот это и есть сила воли.
Молодые должны себя заставлять. Я тоже был балбес в молодости. А когда переходишь определённый рубеж, начинаешь умнеть. Начинает появляться сила воли. В молодости у тебя быстро гликоген накапливается, мышцы длинные, ты можешь себе позволить. А после определенного периода (в зависимости от того, какие гены у тебя заложены) ты начинаешь уже хандрить. Вот эту хандру надо перенести. А хандру переносишь силой воли: заставил себя, вышел бежать. Не можешь бегать – подними, нагнись. Бег дает основное для организма – выносливость. Когда ты выносливый – можешь всё перенести. Иммунитет повышается. Организм сильный.
И второе – в жизни всё может быть. В жизни может быть несчастный случай. И от этого никто не убережётся. После этого несчастного случая человек может вообще опуститься и ничего не делать, думать: скорей бы умереть, чтобы не мучиться. Во время бега никто же не поможет. Ни дядя, ни тётя, ни деньги. А поможет только тот пот, который глаза заливает, по спине течёт. Это ты уже преодолеваешь сам. Вот это и есть сила воли.
Тебе будет приятно, а если тебе будет приятно, другому человеку тоже будет приятно. Ты с ним будешь говорить не о болячках. Ты будешь говорить с ним о здоровье, о кроссовках, о клюшке, о мяче, ещё о чем-то, но не о болячках. Это будет здоровое общество. И сам ты будешь здоровый. Лишь бы был у тебя характер и сила воли. Сейчас молодой, женишься, пойдут дети. А дети-то растут, твой организм становится хуже. Тебе хочется внучка подержать, поцеловать, а ты не можешь, у тебя то там болит, тот тут болит. А если здоровый, ты внучоночка возьмёшь на руки, подбросишь, пробежишься с ним и наклонишься к нему. У меня три внучки и два внука. Я говорю, давайте ещё внуков. Буду со всеми бегать.
Фото: личный архив, facebook.com/run.club.mir
Большое спасибо за статью, было интересно прочитать историю его жизни
Войдите, чтобы добавить комментарий